Щасленок Борис Иванович родился 1мая 1938 года. В 1944 году они с мамой попали в плен к фашистам, но смогли вернуться живыми домой, пройдя все ужасы концлагеря, не потеряв друг друга. Но обо всем по порядку.
Военные испытания
– Я не помню, как я узнал о том, что началась война. Знаю, что папу сразу забрали на фронт и больше я его никогда не видел. Мы с братом остались с мамой Дворкиной Елизаветой. Помню то суровое и голодное время, – начал свой рассказ Борис Иванович. – Но нам тогда повезло – у нас была козочка, которая и кормила нас своим молоком. А еще мы осенью после уборки урожая бегали на колхозные поля, иногда находили затерявшуюся картошку. Радовались! После зимы, когда было особенно голодно, опять нас выручали пашни, где дети тщательно выискивали мерзлую картоху, из которой мать на печке пекла темные блины. Жили в городе Борисове (это от Минска 60 километров) до 1944 года, пока не попали в немецкую оккупацию. Когда фашисты захватили Белоруссию, всех нас забрали и увезли в Германию. Там мы попали в концлагерь, где пробыли около года. Нас и многих других, которые были в плену, отправили на своего рода поселение. Погрузили на машины – «Студебеккеры», и долго везли. Прибыв на место, нас поселили в бараки и определили на скотный двор, где я, мама и мой старший брат должны были работать. Брат старше меня на три года. Мы носили с ним ведра с молоком. Если расплескивали, то нас наказывали – били сильно. Попадало детям и за то, что не туда пошли или не там сели и т.д. В 44-м году в Германии не хватало рабочей силы. Поэтому и использовали пленных. Мужчины работали на стройках и предприятиях, многих заставляли воевать против Красной Армии, а женский труд использовали на таких вот фермах.
В концлагере всем приходилось вставать очень рано, даже детям. Взрослые очень внимательно должны были следить за своими чадами, чтобы никто не плевался, не крошил, не облизывал ложки, не лез руками в тарелку… Если давали яичко, то, не дай Боже, уронить хоть одну скорлупку на пол! Не доглядели родители, их за это наказывали. Поешь, сразу должен был убрать за собой, все тарелочки отнести. Порядок должен быть полный. Ели всегда темными ложками. На столе обязательно лежали вилки, которыми мы должны были пользоваться. Культур-мультур!
– А чем Вас кормили?
– Нам давали сладковатую жидкость – то ли чай, то ли компот. На первое и второе - отварную крупу, кашу или картошку. Как-то кто-то сказал что-то про продукты, так яйца сразу сырыми стали давать, вареных мы уже не видели. В бараках стояли три бака с водой и привязанной к ним железной кружкой, необходимо было именно этой кружкой себе наливать воду в стакан. В комнатах нас селили по 20, а то и более человек. Спали в бараке на кроватях, были и двухъярусные. Мы на такой устроились - я с мамой внизу, а брат наверху. Спали всегда рядышком. Выдавались матрасы, которые накрывались тканью и одеяла, подушки были набиты сеном. А если ночью приспичит в туалет, то бежишь, что есть мочи, на улицу в уборную, а если ненароком испачкаешь что-то, то опять же, накажут очень сильно. Тяжело было женщинам с маленькими детьми.
Мне тогда было около шести лет, поэтому я уже работал вместе с братом. С утра нам давали чистые ведра, и мы шли на ферму, где женщины с маленькими детьми доили коров. Затем молоко процеживали очень осторожно, чтобы не разлить ни капли. Сливали в своеобразные канистры, которые немцы увозили. Строго-настрого запрещалось пробовать молочный продукт. Было очень строго! Помню, одна женщина немного сдоила молока в свою чашечку для своего малыша, и это заметили полицейские. После этого случая мы их больше не видели… За нами все время наблюдали охранники-полицмейстеры. Они носили синюю форму и широкий ремень, на боку обязательно висел кнут или что-то типа дубинки резиновой. Некоторые ходили с ремнями, на конце которых висела железная бляшка, чтобы наказывать непослушных. У них не было оружия. А вот над ними главенствовали другие немцы. Они всегда были вооружены. Среди полицмейстеров были такие, которые помогали сбегать из концлагеря, другие никого никогда не обижали – очень человечные – просто все время подгоняли и говорили, что надо работать. Бывали случаи, что эти вот надсмотрщики, объединившись, устраивали бунт. В нашем лагере не было такого, а вот в 10 км от нас был еще один лагерь, так там полицейские, когда стали привозить новых пленных, начали воевать против немецкой вооруженной охраны. Ведь у полицмейстеров тоже не было выбора, как и у нас. Они должны были гонять нас и поддерживать порядок, если отказывались, их расстреливали. Но люди в заключении в основном их воспринимали как предателей.
Иногда приезжал хозяин (мы его так называли), раздавал всем указания. Наказанием была сверхурочная работа: уборка территории или на скотском дворе чистишь и моешь все, в столовой перемываешь посуду, подметаешь пол и т.д. А еще наказывали тем, что ставили на колени и били ремнями. Я очень хорошо помню, как мама все время твердила, чтобы мы никуда не отходили от нее. Поэтому мы с братом всегда держались рядом.
– Получается, что дети даже не играли?
– Куда от детства-то деться? Мы даже шалили, – рассмеялся Борис Иванович. – В коровнике, когда чистили и мыли скотину, умудрились всех женщин облить…
В лагере нам одежду специальную выдавали: штаны с лямками, светлую рубаху, сверху надевали куртки. В очень холодную погоду надевали кальсоны. Одежда раз в неделю сдавалась в стирку. На ней крепились номерки, потом нам ее по номерам и возвращали. Кроме того, делались наколки на кожу тоже с номерами. Мне не успели поставить, потому что я маленький был, а вот брату не повезло, пронумеровали. Побегов было много. А так поймают и знают, кто и откуда.
У женщин, которые шли доить коров, была спецодежда. Буренок на ферму пригоняли, а потом угоняли. После работы, прежде, чем сесть ужинать, все шли мыться, там было два отделения – женское и мужское. Внутри на скамейках стояли тазики с водой, такие узкие и длинные. Мама нам набирала воды и подносила. А один день среди недели давался, чтобы вымыть все тело и голову. Особенно тщательно нужно было вымыть ноги. До того культурные, требовательные и чистоплотные немцы были. Всех людей подразделяли по роду деятельности, и нельзя было тем, кто убирает скотный двор, подходить к коровам и молоку. Вот так!
Дорога домой
– В 1945 году нас освободили американцы. Сначала долго проверяли, прежде чем отправить домой, в Белоруссию. Попали в Логойск, а потом уже в Борисов. Жили с братом в детдоме около года, а мама там работала уборщицей. Потом на кухне помогала, белье стирала. Очень запомнил я одеяло, которым укрывался – такое большое было, мы с братом просто заматывались в него. Где-то в 46 году мама вышла замуж. Нашим отчимом стал Исаак Самуилович Лифшиц. Стали жить у него в небольшом доме. Брат ходил на работу помогать маме, а я начал учиться в школе. Тогда была только началка – 4 класса – потом поступил в ремесленное училище.
В самостоятельное плавание
– После учебы уехал в Караганду, – вспоминает Борис Иванович. – Там работал кондуктором в шахте. Вагонетки загружаются кирпичом, я их все цепляю друг к другу и кричу водителю: «Поехали!» Они едут! Затем пошел в спортзал тренером. С детства я обучался самбо и смог даже получить звание мастера спорта. Поработал я и на лесоповале толкачом в Сургуте. Кто-то подпиливает дерево, а я толкаю багром, чтобы оно упало. В 1957 году пошел в армию служить. Попал на флот. Смешно получилось… Собрали всех призывников на железнодорожном вокзале и оттуда на военную базу в городок Печи повезли на распределение. Построили всех, ждем своих «покупателей». А моя-то фамилия - интересная – Щасленок. Но меня записали как Гусленков. И вот «пехота» набирает, зовут: «Гусленков!» Никто не отзывается. Короче, всех так и разобрали. Я один стою. У меня спрашивают: «Твоя фамилия?» Я называюсь и говорю все данные. А они совпадают с данными Гусленкова! Тут стоит капитан третьего ранга и смеется. Говорит: «Давайте этого ко мне!» Вот так я и попал на флот. Такова, видать, судьба. Попал в Калининград в военно-морское училище, там я учился на штурманского электрика 8 месяцев. Начал плавать на спасателе. Случился у меня и там забавный случай: это было Лиепае, в порту. Стою я на вахте и вижу, что медведица ходит по пирсу. Совсем ручная, к людям подходит и мордой тычется. Я пошел на камбуз и принес ей морковки. Взяли ее к себе на судно. Марьей Ивановной назвали. Потом вместе с ней на пирс на поводке гулять ходили, ела она только с рук. Оказывается, эта медведица жила на гражданском судне, когда оно причалило к берегу, Марья Ивановна выпрыгнула, корабль ушел, а она осталась. Смешная была, ела все подряд, даже редьку. Потом мы ее передали хозяину.
Через некоторое время стал боцманом торпедного катера. На флоте прослужил 4 с половиной года.
В январе 1962 года я поехал во Фрунзе к брату. Он переехал сюда за своей подругой – Валей Разумес. Пошел насчет работы договариваться в спортзал. Вижу, что выступают борцы. Идут показательные соревнования. Я подошел и говорю: «Разрешите принять участие!» Разрешили. Слышу, объявляют, что выступает самбист третьего разряда и новичок Щасленок Борис. Он меня раз через себя кинул, два – кинул, три - кинул. А я потом как крутанул и «мельничку» сделал, да еще разные другие приемчики продемонстрировал. Все стоят, рты открыли. Пришлось сказать, что я – мастер спорта. «Вот идиот!» – так меня тогда похвалили, – смеется Борис Иванович. – Потом предложили выступать за университетскую команду. Я согласился. Меня зачислили в вуз на первый курс экономфака. После университета работал в «Кыргызмебели» инструктором по производственной гимнастике. Тогда на производстве обязательна была гимнастика. Потом был начальником сбыта. Ну, а в 1997 г. устроился трудовиком в 64 школу. Так 16 лет и пролетело. Сейчас на пенсии, занимаюсь спортом – хожу в бассейн. В общественном транспорте мне не дают мои года, поэтому всегда приходится показывать пенсионное удостоверение. Хочу пожелать всем читателям: «Несмотря на трудности, ищите счастье в малом и радуйтесь!»
