С началом войны мужчины один за другим стали уходить на фронт, а школьники помогали оставшимся взрослым рыть окопы, засыпать места бомбежек, восстанавливать рельсы, пахать землю. Частенько бегали в гости к солдатам. Мальчишки мечтали тоже отправиться воевать, донимали служивых расспросами. Николай Пиманович говорит, те охотно показывали ребятам оружие. Сам он научился стрелять даже из станкового пулемета, помогал делать огневую точку. Но однажды, когда школьники в очередной раз прибежали в окопы, солдат там уже не было...
— Вскоре пришли немцы — так мы оказались на оккупированной территории, — вспоминает Журавлев. — Конечно, мы не ожидали такого развития ситуации. Может, если бы правительство нас тогда предупредило, мы ушли бы в тыл, а через год-другой отправились бы на фронт... Сначала фашисты нас почти не трогали. Ну, брали, конечно, что хотели: продукты, скотину, пшеницу. Могли из дома выгнать, если решили там квартировать... Кстати, с немцами пришли и румыны, но те не грабили — опасались, что ли.
Когда территорию оккупировали фашисты, кто-то взорвал будку смотрителя недалеко от поселка и разорвал электролинию. Население погнали все это восстанавливать. Позже людей на работу стали нанимать, но многие шли с неохотой. Так прошла зима, а весной немцы начали собирать молодежь по селам, «грузить» в эшелоны и вывозить в Германию. Там советские граждане обрабатывали землю, трудились на заводах и фабриках…
♦ ♦ ♦
— Сначала нас привезли в Польшу, в какой-то лагерь — название уже не помню, — рассказывает ветеран. — Там стояли большие бараки, а между ними — рельсы, по которым и приходили поезда с людьми. В этом месте пленных распределяли по другим лагерям — приезжали немцы и брали кого столько нужно: мужчин, женщин, детей… Через некоторое время мы с одним другом попытались сбежать из лагеря, но нас поймали. Куда бежать-то в чужой стране? Языка не знаем, местности тоже… население сразу сообщило о подозрительных подростках полицаям. Перевели нас в концлагерь под Гамбургом — Нойенгамме. Там были тысячи людей, направляли нас на разные работы. Поступала откуда-нибудь «заявка на работников» — и кого-то под конвоем вели. Условия в лагере были, конечно, не сахар, кормили один раз в день («обед» должны были обеспечивать те, кто нас «нанимал»), но никого не убивали, как в других подобных местах. И военнопленных не было — по крайней мере, мне о них не известно.
Нойенгамме был самым крупным концентрационным лагерем на северо-западе Германии, располагался он на территории одноименного района Гамбурга. Лагерь действительно отличался от прочих тем, что в нем не совершались массовые убийства заключенных. Это была скорее трудовая колония, нежели орудие массового уничтожения, как Освенцим или Бухенвальд. Но, согласно архивным данным, военнопленные в Нойенгамме все-таки попадали.
Николаю Журавлеву, несмотря на постоянный надзор, удалось сбежать и из этого лагеря: в 1944 году, когда их вели на работы, он вместе с товарищем смог обмануть охрану.
— К концу войны немцы ослабили охрану, наверное, людей им уже не хватало. Многие убегали, но и ловили многих. Нам повезло... Работали мы на заводе в городе Киле — сортировали мусор: железо к железу, бумагу к бумаге и так далее. Когда водили на работы, я примечал местность. Убежав, мы старались обходить населенные пункты, прятались в лесу. Слышали, что советские войска уже подошли к Эльбе, — туда и отправились. Однажды наткнулись на велосипедиста. Думали — фашист, побежали в кусты, а он нас окликнул, сказал, что поляк. Отдал нам продукты, которые у него с собой были, подсказал, куда идти. В марте 1945 года мы кое-как добрались до Эльбы, там уже были наши… Конечно, нас сначала проверили. А потом выдали оружие и начали обучать азам военного дела. Тогда мы и родителям написали, что живы-здоровы. Они же вообще ничего о нас не знали, переживали.
Журавлева определи в 82-й посадочный десантно-воздушный полк. Однажды, направившись в сторону Берлина, летчики уже в воздухе получили информацию о капитуляции Германии — и развернули назад.
♦ ♦ ♦
После войны Николая Пимановича отправили в военное училище. Проучившись полгода и получив звание старшины роты, он вернулся в Германию. Там Журавлев служил почти пять лет, а в 1950-м приехал на родину, в Киргизию, куда перебрались вышедшие на пенсию родители. Сначала он работал в Майлуу-Суу машинистом электровоза, но через 10 лет переехал во Фрунзе, выучился на водителя троллейбуса и до самой пенсии крутил баранку «рогатого». Благодаря работе Журавлев познакомился и с будущей женой.
— Однажды заворачивал я на конечную остановку возле мясокомбината и увидел симпатичную девушку — она пришла к сестре, которая работала на комбинате. Я эту сестру знал. Подошел после смены, спросил, что за девушка с ней была, попросил познакомить. Так она отвела меня к матери...
— Мама сначала подумала, что сестра своего кавалера привела, — подключается к разговору супруга Николая Пимановича, Тамара Ивановна. — Ну, поужинали, поговорили... Потом пошла я провожать Николая до дверей, а он мне: «Хочешь ты, не хочешь, а я тебя с сегодняшнего дня считаю своей женой». Так и поженились… и 50 лет живем вместе. Внучке рассказываю — не верит.
Уже здесь, в Киргизии, Николай Журавлев познакомился с Виктором Ивановичем Павленко, который также был угнан подростком на принудительные работы в Германию. Он возглавлял секцию бывших узников фашистских лагерей республиканского союза ветеранов.
— Павленко обратился к бывшим узникам через газету, рассказал, что можно получить компенсации. Он рассылал запросы, мотался по республикам, помогал собирать документы таким, как я. Немцы заплатили. За работу в Германии я получил 4 тысячи долларов, на них и купил эту квартиру. Очень мы благодарны Виктору Ивановичу…
Сегодня Николай Пиманович практически не видит и плохо слышит — годы берут свое. Но на любимой гармони он играет до сих пор. Станет скучно — берет инструмент, а Тамара Ивановна поет. Так и коротают дни.
